Первое Слово составляет как бы введение в учение о Боге и Святой Троице. Здесь Григорий в обличение дерзких диалектиков-евномиан, хвалившихся всезнанием о. Боге, учит о том - кто, когда, с кем и как должен рассуждать о Боге? О нем могут рассуждать только опытные, успевшие в созерцании, и прежде всего чистые душою и телом или, по крайней мере, очищающие себя. Когда должно рассуждать о Боге? - «Тогда, когда бываем свободны от внешних впечатлений вещества, когда вождь наш - ум не смешивается с нечистыми, преходящими образами». С кем рассуждать? - «С теми, которые приступают к этому делу с усердием и благоговением»; О чем и сколько рассуждать? - «О том, что доступно для нас, и столько, сколько могут вместить слушатели». «Впрочем, - добавляет святой учитель, - я не говорю, будто о Боге не должно помнить всегда. Нет! О Боге должно вспоминать чаще, нежели дышать».

Во втором Слове Григорий, изобразив богослова в лице Моисея, стоящего на Синае, рассуждает о том, что хотя существа Божия знать нельзя, однако же что есть Бог-Творец и Управитель всего, в том уверяют нас и «зрение - внешний опыт», и «естественный закон - богодарованный и всем врожденный разум», который от видимого возводит нас к невидимому(так называемое - нравственное доказательство бытия Божия). Подобно святителю Григорию рассуждает о том же святитель Иоанн Златоуст: «Человеку дан прирожденный учитель --закон (разум и совесть): этот закон есть природное наставление, приводящее к богопознанию» (Беседы к соблазняющимся в несчастьях).

Далее Григорий Богослов учит, что здравый разум не может признать Бога или телесным, или ограниченным в каком-либо месте, и, показав вероятные причины, «по которым Бог сокрыл Себя от нас», замечает, - что «облеченным плотию нельзя видеть умственные предметы без посредства чего-либо телесного». В непостижимости же существа Божия, которое гордые еретики мечтали, объять логическим рассудком, убеждает примером святых патриархов, пророков, апостолов, которые никогда не видали лица Божия, а также тем, что для нас чрезвычайно много непостижимого и в созданной природе - как человека, так и мира видимого, а еще более в мире духов или Ангелов. В третьем Слове святитель Григорий переходит к учению о Сыне Божием, раскрывая при этом ту общую мысль, что с рождением Сына Божия не надо соединять представлений о человеческом рождении- телесном и временном, и вместе с тем решая некоторые частные возражения ариан - таких как: Бог родил Сына по воле или против воли? сущего или несущего родил Отец? рожденное и нерожденное не одно и то же, Сын не то же с Отцом? Бог перестал рождать или не перестал? если не перестал то рождение не совершено еще; если же перестал, то тогда и начал? (В последнем случае заключение вовсе не необходимое: как не все то, что получило начало, перестает, или кончается (душа и Ангелы), так и наоборот, не необходимо, чтобы то, что перестает, началось. О других вопросах смотри у Афанасия Великого.) Наконец, указав на многие места Священного Писания, где говорится о Божественной природе Сына Божия он уничиженному состоянию земной жизни Спасителя противополагает величественное и Божественное.