Протестанты, несмотря на отрицательное отношение к авторитету отеческих творений, особенно в той постановке, какая дана была ему в римско-католической Церкви, со своей стороны не склонны были уступать это поле противникам и с не меньшей яростью, даже раньше римо-католиков, усиленно занялись историко-критическим изучением патриотической письменности; они искали там не только оружия для борьбы, но и камней для воздвигаемого ими нового- здания, стараясь доказать древность и непрерывное предание своего учения в Церкви послеапостольской (Лютер, Меланхтон, Иколам- падий). Таким образом, и протестанты привлечены были к историко-кри- тическому изучению патриотической литературы не одной исключительно потребностью защищаться против римо-католиков и опровергать их, но и положительным догматическим интересом, постепенно развившимся рядом с полемическим.

Так и на протестантской почве появляются труды, подобные названным выше римско-католическим, но далеко уступающие им по богатству и разнообразию содержания.

Необходимо оговориться, что хотя в это время для истории древнецерковной литературы открыты были новые горизонты, намечены были новые цели и установлены новые законы исторического исследования, однако познание и оценка новых задач могли только медленно пролагать себе путь. Даже до второй половины XVIII в. у историков церковной литературы оставался обычай под видом «учения об отцах» представлять историю христианско-богословской литературы до времени самого автора; а так как нередко в обзор включались и писания Ветхого и Нового Завета, то отцы Церкви в обычном значении слова должны были довольствоваться относительно скромным местом.

Названия и содержание появившихся за это время трудов, посвященных изучению древнецерковной письменности, показывают, что кроме историкодогматического интереса, какой вызывали в богословских кругах святоотеческие творения, параллельно и в тесной связи с ним развивался интерес чисто исторический, который послужил основанием для науки, уже в XVII в. получившей название «патрологии». Ее задача состояла в том, чтобы давать точные свидетельства о жизни и сочинениях церковных писателей, и в особенности тех, на которых Церковь ссылалась в подтверждение своего догматического учения; но уже то обстоятельство, что в этого рода произведениях обращено было внимание и на тех церковных писателей, которые не имели особенного влияния на раскрытие догматов, свидетельствует, что в основе этой науки лежали побуждения чисто богословско-исторического характера. Уже в XVII в. не только по существу дела, но и по имени различались догматико-историчес- кие сведения от биографически-литературно-исторических, и патрология как историческая дисциплина ясно отличалась от патристики как дисциплины систематической. Так, в 1653 г. издан труд Joh. Gerhard’a под названием Patrologia sive de primitivae ecclesiae Christianae doctorum vita ас lucubrationibus opusculum posthumum [Патрология, или Произведение о жизни и трудах учителей древнехристианской Церкви, посмертное издание]. Хотя не все такого рода произведения носили имя patrologia, однако приведенный пример и некоторые другие, подобные ему (Joh. Hulsemann и Casp. Heimisch), доказывают, что патрология тогда была нечто совершенно иное, чем патристика: последняя представляла сводку патристических доказательств для отдельных догматических положений, располагавшихся в той последовательности, какая была принята в догматических системах, а патрология, напротив, была существенно биографического и библиографического содержания. Так было почти до конца XVIII в. в отношении как к содержанию наук, так и наименованию их. С этого же времени дело изменяется и среди протестантских, и среди римско-католических богословов.